В начале пятидесятых годов минувшего столетия страницы научно-популярных изданий разных стран захлестнула волна публикаций о деревьях-людоедах, якобы произрастающих в непроходимых джунглях некоторых африканских стран, являющихся тотемами аборигенов, приносящих им жертвы из числа самых сильных, умных, красивых соплеменников. Так это или совсем не так, возможности проверить не было.
Оставалось ссылаться на авторитет очевидцев, которых нашлось предостаточно. При этом «непогрешимым», потому что умел красочно, с леденящими душу подробностями живописать кровавые пиры монстров растительного мира, считали нашего соотечественника, ботаника Кирилла Ревинсона. Но так как академических учёных смущало то, что часть журналистов, ссылающихся на его свидетельства, называли несколько иную фамилию — Левинсон — и не указывали годы жизни и путешествий, любознательная публика озадачилась. А не вымышленное ли он лицо? Нет, конечно, нет. Человек, написавший книгу об «омерзительных» растениях тропиков, действительно, существовал. Однако, по мнению американского ботаника Класа Стокмана, скрывался он за литературным псевдонимом и предложил читателям не реальные путевые заметки а что-то вроде фантастической повести.
ВСЁ-ТАКИ ЭТО ПРАВДА
Трудно сказать, почему, но довольно скоро доктор Стокман резко поменял отношение к содержанию книги Ревинсона, назвал её объективной, сколь бы невероятными не виделась её фактическая основа. Раз так, процитируем отрывок из сцены жертвоприношения, устроенного дикарями в чащобах Мадагаскара: «Насытившись древесным соком, женщина впала в транс. В этот момент лианы белого и зелёного цвета уже совершали свои ужасные гипнотические действия. Извиваясь, они приблизились к телу опьянённой жертвы. Она очутилась в плотных сплетениях эластичных хватких щупалец. Её зажали два нароста в виде гигантских тарелок, выбросивших струи отвратительно пахнувшей жидкости. Послышались чавкающие звуки, словно кто-то что-то пережёвывал. Остатки раздробленных костей дерево отбросило в сторону. Процедура насыщения монстра заняла считанные минуты». Ревинсон утверждает, что практически всегда дерево-людоед по непонятной причине «выстреливает ослепительно белый череп, спустя десять дней после начала «пиршества». Из черепов принесённых в жертву соплеменников аборигены строят нечто вроде храма. Процесс, как они верят, бесконечный, символизирующий процветание рода.
О самой «кровожадной пальме, Ревинсон рассказывает, как о растении в форме классического ананаса, высотой около трёх метров, с толстым толстокорым стволом, увенчанным необычным, не присущим растительному миру образованием. Образование это — четырёхметровые листья, острые, как ножи. Они как бы охраняют две вогнутые чаши — тарелки, обращенные друг к другу, словно ладони, готовые что-либо подхватить и удержать. Дерево же само по себе трудно было отличить от островка молодых лиан — белых, зелёных, синих, красных. В безветрие лианы непрерывно извивались, вселяя в наблюдателя ощущение исходящей от них опасности нападения и убийства. При малейшем дуновении лианы прижимались к коре ствола, образуя единое целое, оберегая крупные поры коры, непрерывно выделявшей ядовитый, дурманящий даже на расстоянии сотни метров сок. Порами этими дерево приманивает жертв — людей, животных, после чего тарелки заканчивают расправу, «давят, готовят к поеданию». Ревинсон подчёркивает, что ядовитые испарения древесного сока — сильнейший галлюциноген, провоцирующий в мозгу тех, кто приблизится к монстру, фантастические картины, дурманящие, успокаивающие, в чём-то сродни состоянию отрешённой нирваны. Потому, племенные красавицы, «предназначенные для заклания», легко внушаемы, почти без принуждения самостоятельно взбираются на ствол, чтобы быть удавленными лианами и тарелками. Колдуны аборигенов камлают в слабых аэрозолях древесной отравы, не доходя до запретной черты, выложенной черепами, за которой концентрация яда, разлитого в воздухе превышает безопасные нормы.
КЕНТАВРЫ ФАУНЫ И ФЛОРЫ
Конец XIX века, когда путешественники собрали обширную коллекцию сведений о растениях, яд которых не уступает яду смертельно ядовитых змей, выдвинули предположение о том, что эволюция, идеально сообразуясь с учением Дарвина, породила химеру в форме жизненных циклов, вобравших признаки флоры и фауны. Это, согласно данной гипотезе, растения-паразиты, наделённые выраженными признаками хищных животных. И если к информации, предоставленной Ревинсоном, можно относиться с изрядной долей скепсиса, то по отношению к «кентаврам флоры и фауны», агрессивным к насекомым, грызунам, собакам, кошкам, прилёгшим отдохнуть поблизости людям, мнение однозначное. Они определённо опасны. Твари неразумные от них спасаются редко. Человек разумный спасается, если не пьян и бдителен, всегда. Оружие «кентавров» — выделяемый ими отравляющий сок, действует замедленно или мгновенно.
Сок всегда имеет отвратительнейший запах, недвусмысленно предупреждающий путников о том, что гиблое место следует обойти стороной. Животные, поедающие падаль, и насекомые, на запах разложения слетающиеся, воспринимают его, как найденное пропитание, становясь пропитанием сами. Разумеется, учёные, имеющие навыки обращения с токсичными биологическими и растительными объектами, ставят цель находить и изучать такие курьёзные чудеса природы. Интерес и риск вполне оправданы. Выяснилось, например, что ядовитые выделения пониженной концентрации — отличные антибиотики. Если концентрации варьировать, увеличивая, они эффективны в борьбе с некоторыми формами онкологических заболеваний, сахарного диабета и СПИДа. Человек, что называется, верен себе. На основании сока растений-убийц получены яды для применения в операциях спецслужб и эффективные образцы «гуманного» аэрозольного оружия для военных конфликтов.
ОТ УЖАСОВ К УЖАСТИКАМ
Современный австралийский биолог Йозеф Ханг, говорит, что в 1987 году поставил перед собой благородную цель развеять миф о том, что Мадагаскару на протяжении столетий приписывали славу единственного на Земле места, где произрастают деревья-хищники. Некие пальмы, «способные загрызть и переварить не только зазевавшегося человека, но даже тигра, реакция которого на возможную опасность обострена до предела». Хангу почти мгновенно повезло. Собственными глазами увидел кровавую работу ужасающего растения, к которому неодолимо тянуло, ибо аромат его майских цветов, напоминавший аромат липового мёда, искажал зрительное восприятие, будил слуховые галлюцинации, придавливал сначала лёгкой сонливостью, затем расплющивал тяжёлым сном. «Меня влекло к дереву, как будто тянуло верёвкой, опутавшей члены», — вспоминает учёный, подчёркивая, что воля была совершенно парализованной.
Ханг благодарит старика аборигена, спасшего от неминуемой смерти: «Проводник, смочив тряпки слабым раствором уксуса, окутал ими свою и мою головы, вывел из зоны действия аэрозолей и пыльцы. Когда он волок меня к чистому озеру, где долго поласкал, вытравливая яды, дерево, словно досадуя, выстреливало в след семена, похожие на зелёные грецкие орехи». Узнав от старика, что дерево благоухает лишь шесть весенних дней, три месяца спустя, присутствуя при поедании небольшого быка, Ханг убедился в правдивости тех, кто сравнил дыхание «пирующего» монстра со зловонными испарениями ада, куда отправляются неисправимые грешники. Преподнёс биолог читателям книги «От ужасов к ужастикам» сенсацию, опубликовав карту лесов Мадагаскара, на которой отмечены все деревья-людоеды. Карту, как он уверяет, составили американцы, «приручившие деревья, использующие идеальные средства индивидуальной защиты для забора сотен литров ядовитого сока ежемесячно». Ханг отстаивает точку зрения, что уникальный растительный яд уже теперь помогает создавать великолепные, универсального
спектра действия лекарства и великолепные антидоты, нейтрализующие практически любые яды. Звучит подобно фантастике. Столь же фантастичны подобранные из разных источников факты о меньших братьях» деревьев-людоедов. Растения, названные биологом «ужастиками», без преувеличения — настоящие чудеса природы. Либо ошибки. Как кому угодно.
САНИТАРЫ ДЖУНГЛЕЙ И ЛЕСОВ
А может быть, чем природа не шутит, растения, пожирающие биологические объекты, являются своего рода санитарами, предупреждающими распространение инфекций, эпидемий? На эту мысль как раз наталкивают изыскания Йозефа Ханга. Он, в частности, ссылается на опыт натуралиста Джозефа Арнольда, наткнувшегося в 1818 году во время странствий по лесам Индонезии на раффлезию, растение с выраженным запахом падали, цветок которого, возвышаясь над землёй на высоту полтора метра, приманивает тучи мух, кровососущих насекомых, мгновенно прилипающих к вязкому клейкому «нектару», чтобы быть переваренными. Арнольд, несмотря на то, что был осведомлён о том, что комары и москиты — переносчики тропической холеры, взял образцы листьев и ядовитой смолки. Платой за неосторожное любопытство стала скорая смерть.
Другое растение, произрастающее на границе Бразилии и Аргентины, обернулось в 1970 годах ещё большим «ужастиком» для бразильского учёного Марианадо Сильвы. Дерево, с виду безобидное, не только обожало мясо собак и обезьян, но и передвигалось, преодолевая за неделю расстояние до трёх метров. Средством передвижения были неглубокие поверхностные корни, ползущие по траве, цепляющиеся за все, что попадалось. Животные — собаки, обезьяны — манипуляции дерева расценивали как игру. Грызли корни, начинка которых вызывала паралич. Растение останавливалось, «дожидалось» разложения трупа, пронизывало корнями, выполнявшими функции желудка. Джозеф Арнольд вспоминает, что был потрясён, когда обнаружил вокруг одиноко стоящего растительного палача множество собачьих, обезьяньих шкур и костных остатков. Ещё был побочный эффект. Долгое пребывание вблизи дерева грозит необратимым параличом не только псам и макакам. Самого Сильву надышавшегося испарениями, едва откачали врачи мобильного гуманитарного госпиталя.
РАЗУМ ПОД ТОЛЩЕЙ КОРЫ
Подавляющая часть современных учёных категорически не согласна с меньшинством коллег, не исключающих того, что плотоядные растения вполне могут быть наделены зачаточной формой разума, регулирующей такие рефлексы, как охотничий и пищеварительный. Гипотеза, нуждающаяся в тщательной проработке, провоцирует иную, более смелую, согласно которой мир растений всё же мыслит, но на ином уровне. И это мышление направлено на то, чтобы среда обитания человека была пригодна, безопасна, комфортна для жизнедеятельности и прогресса.
